Четвертые сутки боев выматывали даже стальную волю Адель, командира «Пантеры». Её танк, покрытый слоем пыли и вмятинами от осколков, глухо урчал двигателем, готовый снова ринуться в пекло. Рядом, тяжело скрипя гусеницами, разворачивался «Тигр» — их единственная поддержка в этом аду.
— «В деревне наши парашютисты. Американцы навалились, нужно вытащить их, пока не перемололи», — прокричал через переговорное устройство командир «Тигра», обер-фельдфебель Фон Кёниг.
Адель кивнула, хотя он этого не видел.
— «Двигаемся через поле. Берегитесь базук», — бросила она в микрофон, и «Пантера» рванула вперед.
Полуразрушенная конюшня осталось за спиной . Поле пшеницы, еще недавно золотое, теперь было изуродовано воронками и трупами.
Деревня горела.
Черные силуэты домов, освещенные вспышками выстрелов, напоминали адские ворота. Американцы засели в развалинах, их пулеметы строчили без остановки. Парашютисты люфтваффе — те немногие, кто выжил после ночного десанта — отстреливались руин дома в центре деревни.
— «Тигр», прикрой нас! — Адель высунулась из люка, бинокль прилип к лицу.
И в этот момент мир взорвался.
Оглушительный грохот — и башня «Тигра» взлетела в воздух, как спичечный коробок. Горящая сталь рухнула на землю, осыпая искрами.
— «Першинг!» — завопил наводчик.
Адель уже видела его — длинный ствол американского танка торчал из-за каменной стены, дымок от выстрела еще не рассеялся.
— «Шайзе…» — она нырнула внутрь, захлопнув люк. — «Заряжай бронебойным! Наводчик, десять часов, край стены!»
«Пантера» дрогнула от выстрела. Снаряд впился в борт «Першинга» ровно в тот момент, когда тот пытался дать задний ход. Раздался глухой «БУУУМ», и из-за стены повалил черный дым.
Но американцы не сдавались.
Ракеты базук засвистели в воздухе. Одна шлепнулась в лобовую броню, оставив лишь черную подпалину. Вторая разорвалась у гусеницы, но стальные траки выдержали.
— «Пехота! Пулемет, огонь!»
Наводчик «Пантеры» повернул башню. Очереди прошивали темноту, выкашивая солдат в хаки. Кто-то бежал, кто-то падал, крича.
Адель вела танк к дому
Тишина.
Американцы отступили — на время.
Адель распахнула задний люк башни.
— «Выходите! Быстро!»
Из развалин высыпали парашютисты — грязные, изможденные, с пустыми глазами.
— «Нам приказано удерживать деревню!» — прохрипел один из них, худой, с перевязанной головой.
Адель резко вылезла из люка, спрыгнула на землю.
— «Как вас звать, рядовой?»
Он вздрогнул.
— «Эдельвейс», — ответил хрипло.
Она протянула руку.
— «Хауптман Адель. Рада, что вы живы».
И в этот момент, когда их пальцы соприкоснулись, она почувствовала.
Слишком нежная кисть. Слишком хрупкие пальцы.
Тишина после боя была обманчивой. Где-то вдали еще потрескивали пожары, слышались отголоски перестрелок, но здесь, у развалин церкви, время будто замерло.
Адель не отвела взгляда.
Теория должна была подтвердиться.
Резким движением она схватила «рядового Эдельвейса» за пах.
Пусто.
Парашютист вздрогнул, глаза расширились от ужаса.
— «Ты… онА?» — Адель произнесла медленно, делая ударение на последней букве, и фыркнула.
В глазах «Эдельвейса» мелькнула паника, но почти сразу сменилась яростью.
— «Отстань!» — рядовой попытался вырваться, но Адель лишь сильнее впилась пальцами в его— её —форму.
— «Молчать!» — прошипела она, оглядываясь на своих танкистов. Те, к счастью, были заняты — помогали раненым парашютистам забираться на броню.
«Пантера» с ревом развернулась, ведя на себе троих раненых десантников. Остальные шли за броней, пригибаясь от случайных выстрелов. Адель сидела в башне, стиснув зубы.
Блиндаж был вырыт наспех — низкие потолки, пропахшие сыростью и порохом, тусклый свет керосиновой лампы, отбрасывающий дрожащие тени на земляные стены. Адель сидела за грубым деревянным столом, её пальцы сжимали флягу с шнапсом — единственной роскошью в этом аду.
Напротив, сгорбившись, сидела Эдель. Вернее, та, кто ещё несколько часов назад была «рядовым Эдельвейсом». Теперь — просто девушка в грязной форме, с дрожащими руками и глазами, полными страха.
Адель молча налила полную кружку и резко подтолкнула её к бывшему рядовому.
— Пей.
Эдель не сопротивлялась. Она залпом опрокинула крепкий алкоголь, морщась от жжения в горле. Потом кашлянула, вытерла рот рукавом и наконец подняла взгляд.
— «Ты меня расстреляешь?» — спросила она тихо.
Адель стиснула зубы.
— «Пока говоришь правду — нет.»
Эдель начала рассказывать.
1943 год. Берлин. Война уже забрала слишком многое. Она притворилась мужчиной, подделала документы и вступила в люфтваффе.
— “Я хотела сбежать. От них… От всего.”
— “Он… Он знал, что я не его дочь. И напоминал мне об этом каждый день.”
Адель слушала, не перебивая. Но когда Эдель упомянула отца, её пальцы непроизвольно сжались.
— «Он… рассказывал мне о тебе. Говорил, что у меня есть сестра.»
Адель резко подняла голову.
— «Ты знала?»
Эдель кивнула.
— «Но мать запрещала искать тебя. Говорила, что ты…» — Она замолчала.
— «Что я что?»
— «Что ты — позор семьи.»
Адель фыркнула.
— «Зато теперь ты — дезертир и предатель. За это расстрел.»
Эдель побледнела.
Адель резко встала.
— «Разденься.»
— «Ч… Что?»
— «Я сказала — сними всё.»
Эдель впервые покраснела, но не стала спорить. Она сняла маскхалат, рваную гимнастерку.
Адель подошла ближе. Вгляделась.
И увидела.
На животе, чуть ниже ребер — родимое пятно. Такое же, как у неё.
Она дотронулась до него пальцами.
— «Чёрт возьми…»
Всё совпало.
Они действительно были сёстрами.
Продолжение следует…
